Скандальная история 71 стр

Даже и не думай об этом, – прошептал Диллон в темноте. Ты всего лишь работаешь у нее. Ты не обожатель, не любовник, и вряд ли им когда-нибудь будешь.

Диллон долго не мог заснуть. Он размышлял о том, как раскрыть сердце Джейд и изгнать ее страхи.

Тело, лежавшее в отделении интенсивной терапии, было лишь тенью человека, жизнь в котором поддерживали аппараты.

Джейд смотрела сверху на бывшего одноклассника и своего насильника. Хатч никогда не был красавчиком, но сейчас выглядел пугающе уродливым. Скулы его широкого лица резко выдавались, щеки впали. Ржаво-рыжие волосы подчеркивали бледность лица. Хатч всегда был сильным крепким атлетом, а теперь его искусственно заставляли дышать. Медицинская техника делала то, с чем уже не справлялось тело.

Пока его биологические сигналы снимались и записывались электронными приборами, пока он боролся за жизнь, две дежурные сестры обсуждали ужасающую жару на улице и исторический фильм о Гражданской войне с Мелом Гибсоном в главной роли, который снимали на натуре где-то неподалеку.

– Только две-три минуты, мисс Сперри, – сказала одна из них, выйдя из палаты.

– Да, благодарю вас.

Джейд всю ночь бессознательно сопротивлялась этому решению, но утром уже знала, что поедет в Саванну и повидает Хатча. Вовсе не потому, что сомневалась в серьезности его состояния. И конечно, она не изменила своего отношения к тому, чтобы Грэма обследовали как возможного донора. Просто Джейд почувствовала необходимость встретиться с Хатчем. Возможно, в последний раз.

Она проникла в отделение усиленной терапии, наговорив всякой всячины, что она родственница, которая проделала долгий путь из Нью-Йорка, чтобы проститься с кузеном Хатчем. К счастью, здесь не было Донны Ди, которая могла бы опровергнуть это.

Джейд была рада, что пришла. Ненависть к этим троим, виновным в самоубийстве Гэри, требовала подпитки энергией. Иногда она становилась настолько испепеляющей, что буквально вырывалась из нее. Завтра у нее будет много энергии, потому что трудно излить всю ненависть на этого человека в постели.

Неожиданно он пошевелился и открыл глаза. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы сосредоточить взгляд на Джейд, и чуть больше, чтобы понять, кто это. Когда он поднял его, сухие, бледные губы разделились, и он, не веря своим глазам, прошептал ее имя.

– Привет, Хатч.

– Господи! Или я умер?

Джейд покачала головой.

Он попытался облизать губы, но его язык был словно обложен ватой.

– Донна Ди говорила мне, что ты вернулась.

– Уже давно.

Он помолчал, потом сказал:

– Ты выглядишь великолепно, Джейд. Ничуть не изменилась.

Настала пауза. Наконец Хатч выдавил:

– Донна Ди говорила, что у тебя сын.

– Ему будет пятнадцать.

Его лицо скривила гримаса боли. Когда он вновь открыл глаза, лицо его было уже спокойно.

– Как я могу это знать, Хатч, – простонала она, – когда вы изнасиловали меня втроем? Я не хочу и знать, кто его отец. Он мой! – воскликнула Джейд.

– Я не могу возражать тебе. Просто хотел знать.

– И не узнаешь, даже если проживешь еще пятьдесят лет.

Он грустно улыбнулся.

– Мисс Сперри, я вынуждена просить вас уйти.

Джейд кивнула сестре, что поняла ее. Потом тихо произнесла:

– Прощай, Хатч.

– Джейд. – Он приподнял высохшую руку, чтобы остановить ее. – Донна Ди помешалась на своей идее. Она хочет просить тебя, чтобы твой сын пожертвовал мне почку.

– Она приходила ко мне два раза.

Он снова скривился от боли.

– Я говорил ей, чтобы она не делала этого. Черт возьми, я скорее умру, чем доставлю неприятности этому мальчику. Я не хочу втягивать его в это дело. Не позволяй ей даже говорить об этом. Не позволяй тревожить его.

Его страстность поразила Джейд. Слезы, выступившие на глазах Хатча, так не сочетались с его мужественным лицом. Хатч несколько раз судорожно проглотил комок в горле.

– Это не так-то легко, Хатч.

– Я и не жду прощения. Мне даже не нужно твоего сочувствия. Только хочу, чтобы ты знала: наши жизни после той ночи уже никогда не были такими, как прежде. Мой отец знал, что поступил нечестно, и никогда не мог простить это себе. Мы никогда не говорили с ним об этом, но я знаю. И Ламар был убежден, что небо покарало его за это. – Хатч собрался с силами, чтобы перевести дыхание. – Я хочу сказать тебе, Джейд, что мы все пострадали из-за этого. Та авария с поездом, в которую попали Айвен с Нилом, тоже была карой Господней.

– Он бесплоден. Не может иметь детей. Никто об этом не знает, даже Донна Ди. Нил признался мне в этом однажды, когда был очень пьян.

– Вы, может быть, и страдали, но Гэри умер.

Он покаянно кивнул головой.

Они обменялись долгим взглядом.

В палату неожиданно вошла Донна Ди. Увидев Джейд у постели мужа, она остолбенела. Потом ядовито заметила:

– Если ты пришла позлорадствовать, то тебе не повезло. Мы нашли донора.

Она прижала к груди руку мужа и продолжала:

– Сегодня на рассвете разбился двадцатилетний парень на мотоцикле.

Она рассмеялась сквозь слезы.

– Доктор сказал, что его ткани соответствуют. Они немедленно начинают подготовку к операции.

Донна Ди наклонилась и поцеловала Хатча в лоб. Он, ошеломленный новостью, казалось, утратил дар речи. Донна Ди выпрямилась и взглянула Джейд прямо в глаза.

– Мы больше не нуждаемся в твоем сыне, – сказала она со злостью. – И я этому очень рада. Мне никогда не придется быть тебе обязанной за спасение моего мужа.

Диллон ворочался до середины ночи, пытаясь сопоставить известные ему факты. Когда он наконец заснул, ему снились странные сны, большей частью эротические. Проснувшись, он решил, что может отложить свои субботние дела и заботы и поехать в Саванну.

Дело было не в смене обстановки. Ему была нужна информация. Если он не получил ее от Джейд, то, может быть, сумеет вытянуть что-нибудь из Донны Ди.

Формально личная жизнь Джейд его никак не касалась. Если он попытается проникнуть в нее, Джейд просто выбросит его вон. Но Диллон все же хотел использовать свой шанс. Вольно или невольно, но он уже вовлечен в ее дела, пускай даже односторонне.

Диллон приехал в больницу как раз в тот момент, когда Джейд выходила из отделения интенсивной терапии.

Столкнувшись с ним в коридоре, она не скрыла своего раздражения:

– Что ты здесь делаешь?

В ярком свете больничных ламп ее лицо казалось мертвенно-бледным. Фиолетовые тени только подчеркивали огромность и яркость ее глаз. Джейд выглядела привлекательно: на ней была джинсовая юбка, белая полотняная блузка под красным кожаным ремнем и красные босоножки.

– Я мог бы задать тебе тот же вопрос, – ответил Диллон. – После того, что вчера мне пришлось услышать, я полагал, что могу встретить тебя где угодно, только не здесь.

– У меня были на то основания. У тебя – нет.

– Ну, считай, что я просто любопытный.

За спиной Джейд он увидел, как в коридоре появилось вдруг множество людей явно из медицинского персонала.

– Что тут происходит?

– Для Хатча нашелся донор.

У Диллона все внутри словно оборвалось.

– Нет, не Грэм. Это жертва аварии. – Она взглянула в последний раз на дверь палаты и направилась к выходу. Диллон последовал за ней.

– Этот Хатч Джолли – отец Грэма?

Не задумываясь, и не замедляя шага, Джейд ответила:

– Я не знаю.

– Боже мой! – воскликнул он и преградил ей путь. – Так он отец или нет?

– Какого черта ты лезешь в мою личную жизнь? Твое чрезмерное любопытство выводит меня из себя!

– Кто тебе миссис Джолли?

Раздраженная Джейд глубоко вздохнула и призналась:

– Донна Ди и я были лучшими подругами.

– До каких пор? Почему вы перестали быть ими? Когда Хатч сделал тебе ребенка? Они уже были тогда женаты?

Она закусила губу, чтобы не сказать лишнего.

Диллон понял, что Джейд находится на грани нервного срыва. Не следовало дальше натягивать струну. Он взял ее под руку, и, направляясь к выходу, уже вполне миролюбиво сказал:

– Если бы ты была более откровенной, я бы не лез так грубо тебе в душу.

– Все это абсолютно тебя не касается.

– А я полагаю, что касается.

– Но почему?

Он остановился и взглянул ей прямо в глаза. Отступать уже было некуда. Диллон отвел ее в сторону и зло прошептал:

– Потому! Я хочу знать, почему тебя охватывает страх каждый раз, когда я прикасаюсь к тебе? Черт побери, Джейд, меня влечет к тебе. Но я не могу быть рядом и видеть, что ты словно приносишь себя в жертву, а у меня на руках остается свежая кровь после этого добровольного заклания.

– Я не хочу всего этого слышать.

– Ты можешь не хотеть слышать, но так оно и есть. И ты знаешь это. И по тому, как я целовал тебя, ты прекрасно поняла, что я хочу быть с тобой.

– Хватит! Замолчи!

– Запомни раз и навсегда! – выкрикнула она. – Между нами никогда ничего не может быть!

– Потому что ты платишь мне зарплату?

— Скука, — сказал Ванбрахт, когда Хатч в последний раз дернул струну. — Пой монахам, приятель, они любят это гнусавое вытье.

— Якоб, не богохульствуй, — одернула его баронесса. — Благодарю вас, мессир Алекто. И вас, маэстро Хатч. Мне понравилось. Только почему вы не спели нам про любовь?

— Только для вас, миледи, — сказал я с поклоном и заметил, как злобно сверкнули глазенки Ванбрахта. — Мои любимые строки одного очень известного в наших краях менестреля.

Я собрался с мыслями, попросил Хатча подыграть какой-нибудь барочный переборчик и начал читать балладу, которую однажды скачал в сети, переписал и положил в почтовый ящик Вики:

Алеет небо, начался восход,

Мчит сокол к тучам, ходит там кругами,

Без промаха голубку сверху бьет,

Рвануться прочь ей не дает когтями.

Удел такой же нам назначен с вами

Амуром, что дарит блаженство людям,

Задетым хоть слегка его стрелами,

А потому всегда мы вместе будем.

Душа моя да не перестает

Единой целью жить — служеньем даме.

Любовь к ней лавром мне чело увьет,

Оливковыми оплетет ветвями

Ревнивый ум, и сделать нас врагами

Ему уж не удастся, и орудьем

Сближения он станет меж сердцами,

И если непомерный груз забот

Судьба мне взвалит на плечи с годами,

Ваш взор ее удары отведет

Быстрей, чем прах взметается ветрами.

Обязан стать, сравнясь с отцом делами,

Таким, чтоб не могли нас попрекнуть им,

Плод, выращенный нашими трудами,

Принцесса, чувство — все равно что пламя:

Оно тепло дарует нашим грудям,

Чтоб ни случилось в этом мире с нами,

— Какая прелесть! — сказала Памела, когда я дочитал стихи. — Это вы написали?

— Если бы, миледи. Это написал величайший поэт нашего мира по имени Франсуа Вийон.

— Очередной бумагомарака, — отозвался Ванбрахт. — Ненавижу поэтов.

— Это заметно, сэр, — сказал я и поклонился рыцарю.

— Никогда не слышала о мэтре Вийоне, — произнесла Памела. — Как жаль. Спасибо за чудную балладу, Алекто.

— Миледи, я бы хотел поговорить с менестрелем с глазу на глаз, — сказал я.

— Извольте. Мы будем ждать вашего возвращения. Куршавель, заплатите менестрелю.

— А я не дам ни полушки, — заявил Ванбрахт.

— А я у тебя и не возьму, — прошептал Хатч.

Глава пятнадцатая. Невеста для лоха

Если ваш компьютер висит, перережьте веревку.

— Что-то вдруг мигнуло, и компьютер завис, — рассказывал мне Хатч, и было видно, что он сильно волнуется. — Я подумал, что опять на подстанции химичат, решил выйти из игры. Нажал на Esc, и тут кааак грохнет!

— А потом я очнулся уже здесь. В этой одежде, с гитарой и с несколькими монетами в кармане. Полдня просидел в какой-то роще и выл от ужаса. Понимаешь, я решил, что умер. Правда, потом дошло, что я попал в какое-то другое измерение. Знаешь, как в фантастических романах. Идет человек себе по улице, идет и вдруг — на, получи! Ты больше не в Москве, не в Питере, не в Нововолжске, а в палатах царя Ивана Грозного. Или в какой-нибудь тюряге с иномирскими урками кантуешься. Да еще со смертным приговором в активе!

— Ну и что было дальше?

— А ничего. Пришел в себя, подумал-подумал и решил, что надо что-то делать. Взял гитару и пошел, куда глаза глядят, пока не добрался до этого замка.

— А Консультант тебе не встречался?

Я понял, что должен рассказать Хатчу, как я сам попал в этот мир. Он выслушал меня внимательно, а потом сказал:

— Да, подбросили они тебе подлянку, ничего не скажешь!

— Это ты о чем? — насторожился я.

— Да о профиле твоем.

— Пустяки. Мне тут одна девчонка объяснила, что слово «лох» у них не ругательство. Что-то вроде «чужак». А мы и есть чужаки. — Я посмотрел на Хатча. — Не, здорово, что я тебя встретил. Теперь вдвоем будет веселее.

— Скажешь тоже! — Он пожал мне руку. — Играем в одной банде. В четыре руки.

— А ты что, музыкант?

— Ага. В группе играю на гитаре и клавишах. Слышал такую группу «Визит Воланда»?

— Не приходилось. Я вообще-то русским роком не интересуюсь. Так, Макара иногда слушаю, «ДДТ».

— А в замке ты как очутился?

— Нужно мне тут отыскать одну вещь. Только вот не знаю, как правильно к этой Памеле подкатить.

— Понял уже. Тут слепой увидит. Еще и имя одинаковое. Но не про нас карамелька. Видел, какой лось при ней? Ну, ничего, я умный, я что-нибудь придумаю. Ты куда сейчас?

— Пока не знаю.

— Знаешь, подожди меня во дворе. Я попробую со своими делами разобраться и тебя найду.

— Обижаешь, Хатч. Встретить в чужом мире земляка и потом слызнуть от него — это не по-нашему.

— Прости, — Хатч глубоко вздохнул. — Я ведь таких страхов натерпелся, что теперь больше всего боюсь один тут остаться.

Я хотел сказать ему что-нибудь ободряющее, но тут появилась Куршавель.

— Мессир Алекто! — позвала она уже гораздо более дружелюбным тоном, чем раньше.

— Ладно, до встречи, — сказал я менестрелю. — Жди, как договорились.

Хатч кивнул и вышел в низкую дверь, ведущую на галерею. Куршавель немедленно подошла ко мне поближе.

— Вийона, сударыня. Рад, что угодил вам.

— Вы еще почитаете стихи?

— Как вам будет угодно.

— Миледи попросила узнать, закончили вы свою беседу с менестрелем, или нет.

— Да, уже все. Я иду в зал.

Бедненькая, подумал я, глядя на девушку. Природа обидела тебя по самое не могу. Каково это — иметь такую серую невзрачную внешность и при этом каждый день видеть свою шикарную госпожу, которой природа дала все в избытке? Наблюдать, как все без исключения мужики теряют рассудок от одного появления ее госпожи и знать при этом, что нет ни единого шанса, что кто-то из них посмотрит на тебя? Наверное, это страшно тяжело. Мне почему-то захотелось сказать этой дурнушке что-нибудь приятное.

— Вы очаровательны, когда краснеете, — сказал я с любезной улыбкой.

— А когда не краснею? — спросила она.

Вопрос бы, что называется, не в бровь, в глаз. Но я быстро нашелся.

— И когда улыбаетесь, — добавил я. — А еще когда задаете трудные вопросы.